Как утверждал Николай Твардовский, Василий Теркин успел побывать «на той войне незнаменитой». Поэт не расшифровывал, с кем это воевал Василий. Те, кто еще читал эту поэму, знали: речь идет о финской войне.

Маму мою, студентку выпускного курса элитного I Ленинградского медицинского института, мобилизовали. Даже присвоили звание военфельдшера какого-то ранга. На обтрепанной фотографии она маленькая, испуганная, в большой гимнастерке со знаками отличия на воротничке. Их циничные армеуты называли «клопами». Мобилизовали и сторожа анатомички - татарина Шакира. Итак, мама с Шакиром в составе полевой медсанчасти после тщательной подготовки «отражение кавалерийской атаки в пешем строю» перешла границу Финляндии, о которой знала по эпосу «Калевала», а Шакир - по дореволюционным воспоминаниям о вкуснейшем «чухонском» масле.

Финляндия была присоединена к Российской империи окончательно в 1809 году. В Гельсингфорсе стоял российский флот, в Свеаборге была мощная крепость, на Скатуддене - порт, а в Мариинском дворце - генерал-губернатор. Со стойкой, молчаливой и мрачной неприязнью воспринимали финны новых хозяев, которые сменили шведов. С терпимостью они относились лишь к постоянно живущим здесь морякам, чиновникам, коммерсантам, которые все как один свободно говорили по-шведски, жили по местным порядкам и с пренебрежением относились к заезжим соотечественникам.

Как было записано в Уложении о государственном устройстве, «Великое княжество Финляндское, составляя нераздельную часть государства Российского, во внутренних своих делах управляется особыми установлениями на основании особого законодательства». Это означало собственную валюту, собственные судебные и административные положения, свой государственный язык и даже свое время - на двадцать минут отличающееся от петербургского. Всего-то двенадцать часов езды от Питера, и обыватель получал возможность очумело глядеть на вымытые с мылом тротуары, на благоухающие общественные отхожие места, на ресторации, где за шведским столом, заплатив марку, можно было натрескаться на все пятьдесят. Именно сюда бежали от революционного хаоса питерцы и иные изгнанники, переходя заледенелый Финский залив.

У юной Советской республики хватало своих забот. Поэтому независимость Финляндии была подарена быстро и в некотором роде комично. Финская делегация в Смольном прела в коридоре несколько часов, и ее руководитель, социал-демократ Свинхувуд полагал, что вопрос о независимости его родины муссируется в жарких дебатах. На самом деле искали лист гербовой бумаги. Торопливо вручив исторический акт херре Свинхувуду, Владимир Ильич, убегая, бросил: «Вы свободны, до свидания!» Свидание состоялось тридцать лет спустя.

Победоносная война не заладилась. Как и все несправедливые войны. А для финнов эта война было отечественной. Они были дома, и сама финская земля, казалось, помогала им. Под огнем тяжелых автоматов «суоми» (прообразов ППШ) залегали в мокрый снег красноармейские цепи в длинных шинелях с красными «разговорами» на груди, такими удобными для снайперов - «кукушек». Такая стреляющая птица могла в любой мороз часами сидеть в густой кроне дерева, поджидая добычу. Жесткой оказалась и линия Маннергейма - финского главнокомандующего, бывшего офицера генштаба императорской армии России. В медсанбат поступали обмороженные. Их было больше, чем раненых. Над заснеженными полями раздавался бархатный бас «белого Левитана» - Петра Соколова, эмигранта, бывшего знаменитого российского футболиста. Он говорил о жестокой и бессовестной политике сталинского правительства, о справедливости борьбы финнов за свободу.

В это же время в парижской газете «Последние новости» был опубликован протест русской эмиграции против вторжения в Финляндию. Копии его были разосланы правительствам стран Запада и в Лигу Наций. Основным в нем было: «Позор, которым покрывает себя сталинское правительство, не должен переноситься на порабощенный системой русский народ, не несущий ответственности за его действия. Мы утверждаем, что ни малейшей вражды к финскому народу, геройски защищающему свою землю, у русских людей не было и нет». И подписи: Зинаида Гиппиус, Тэффи, Бердяев, Бунин, Зайцев, Алданов, Мережковский, Ремизов, Рахманинов, Набоков.

Во время бесконечных операций мама обморозила руки. Ее отправили в Ленинград вместе со сторожем Шакиром. Ему ампутировали фаланги всех пальцев рук. «Нишява, - говорил он. - Метла держим, лопата держим - якши будет. Вот яйцам совсем морозил, теперь малайки не будет - это яман».

Но насчет малаек он убивался не очень. У него уже было шестеро сыновей.

Четверо из них погибнут уже в нашу Отечественную, уйдя добровольцами. Самого Шакира убьют озверелые от голода люди, ломившиеся в анатомичку за человечиной. А мама лишь пять лет назад рассказала мне некоторые эпизоды «незнаменитой войны». Обычно люди рассказывают о таком, всю жизнь мучающем совесть, когда чувствуют, что могут не успеть покаяться не в своей вине.

А обращение русских, мирового класса, писателей и мыслителей стало бы, по-моему, отличной составляющей для различных документов об интеграции и гражданском примирении. Вот так - просто, без пафоса и лицемерия.

Влад ФИЛАТОВ.